Локальный конфликт - Страница 59

Формально дорога проходила в тылу, где вот уже как два месяца восстановлен конституционный порядок. Боевиков ни в горах, ни в селах, за исключением родины Егеева, давно не замечали, а значит, самое страшное, что могло случиться на дороге, — это поломка автомобиля. Если не удастся починить его, то придется топать пешком, потому что надеяться на попутку так же глупо, как ждать, что на дорогу опустится НЛО с пришельцами. Пока дойдешь до райцентра, все ноги собьешь в кровь, да и поклажа тяжела, а оставлять ее на дороге нельзя. Камера и прочее снаряжение стоят во много раз дороже «газика». Местные жители давно это смекнули и, провожая взглядом проезжающие съемочные группы, тихо шептались между собой: «Вот сто тысяч поехало», но в этом случае они приплюсовывали к стоимости аппаратуры, которую было довольно трудно перепродать, еще и размер выкупа, а получить его было вполне реально.

На боевиках были белые комбинезоны. Если они прилягут на снег и не станут выставлять напоказ оружие, как торговцы на базаре, то вполне могут органически вписаться в ландшафт прямо как крокодил Гена, которого старушка Шапокляк уговаривала спрятаться на газоне и пугать прохожих.

Вертолеты не тревожили небо. Видимо, федералы притомились или исчерпали запасы топлива и теперь были вынуждены поставить технику на прикол до тех пор, пока им не привезут горючее — в округе его было очень много, только под землей и в первоначальном виде. Пробивай скважину и качай оттуда нефть, а маленький заводик для ее переработки раздобыть здесь так же легко, как самогонный аппарат в любом селе соседней губернии. Но вертолетчики марать руки не будут.

Алазаев не хотел думать о том, что Рамазан мог неправильно определить время, ошибиться на час-другой. От мысли, что все это время придется пролежать на холоде, Алазаев покрывался гусиной кожей. Ему становилось холодно, точно он уже провалялся в снегу не один час и давно закоченел, стал едва отличим от трупа.

— Бр-р, — замотал он головой, как собака, которая вытряхивает из шерсти воду после купания. Алазаев вытряхивал так тревожные мысли.

Греться тогда придется спиртным, благо он предусмотрительно захватил с собой фляжку с превосходным истабанским коньяком. Поскольку запасы его последние лет семь не возобновлялись, то он стал редкостью и постоянно рос в цене. Скоро будет стоить целое состояние — его можно тогда продавать на аукционах как антиквариат. Хорошо еще, что ветра не было. Иначе Алазаеву уже пришлось бы волей-неволей опустошать содержимое фляжки.

Поначалу они проваливались в снег почти по колено. Уронишь что-нибудь — не достанешь. Все провалится до дна. Будешь водить по нему руками, нащупывая потерянное, точно из речки выуживаешь раков, спрятавшихся среди коряг. Наткнешься на такую корягу, дернешь на себя, а окажется, что это растяжка, забытая здесь кем-то еще когда снег не выпал. Ее и ногами задеть можно — всего не предусмотришь. Или наступишь на камень, но странный какой-то, обработанный, точно это непонятно откуда взявшаяся статуя, вырывать ее из снега не стоит, потому что окажется, что это затвердевший труп. Пока им не попалось ни одного такого сюрприза.

В таком глубоком снегу легко прятаться. Упал на живот, побарахтался немного, чтобы снег осыпался с краев ямы, — и готова берлога, где, как медведь, можно спокойно ждать весну. Но и не заметишь тогда, как окаменеешь.

Чуть позже снег стал мелеть и до коленок не доходил, даже когда боевики проваливались в рытвины, а потом слой его поднимался чуть выше щиколоток, но боевики уже набрали полные ботинки снега. Не остановишься и не вытряхнешь его — поблизости нет ни одного камня, на который можно присесть, а тем более пенька. Стоять же на одной ноге, как аист, балансируя, пока снимаешь ботинок с другой ноги и вытряхиваешь снег, если и приходило кому-то в голову, то он не спешил поделиться этой мыслью. Снег растаял, и теперь в ботинках хлюпала вода, намочив носки, которые стали сползать.

Алазаев вытащил из мешка, болтавшегося у него на спине, шоколадку «Сникерс», сорвал обертку, бросил ее на снег, придавил ногой, чтобы не было видно. Шоколадка затвердела, стала похожей на не первой свежести сухарь, который не одну неделю пролежал в хлебнице, и только из-за того, что никакого другого провианта не сохранилось, он дождался своей очереди и попал в рот, хотя место ему было не в желудке, а в помойном ведре.

Шоколад крошился. Алазаев осторожно грыз орешки, боясь, что если он заработает челюстями более интенсивно, то от какого-нибудь зуба обязательно отколется кусочек, а до стоматолога, чтобы залечить зуб, он доберется не скоро.

Во рту шоколад оттаивал, лип вместе с карамелью к зубам. К нему возвращался вкус.

Боевики последовали примеру своего командира, захрустели шоколадками, зачавкали с аппетитом, челюсти заломило от голода, изо рта едва не текла слюна. Боевики едва успевали слизнуть ее с губ.

На дорогу они набрели неожиданно. Алазаев думал, что до нее еще метров пятьсот, и когда он увидел, что она вытекает из-за ближайшего холма, то очень обрадовался.

Это было скорее направление, чем дорога. Ее так никто и никогда не асфальтировал, хотя лет пятнадцать назад на это выделили необходимые средства, но они где-то затерялись. Потом стало не до того, чтобы искать виноватых. Новых денег, опасаясь, что их ожидает такая же судьба, а именно: осесть в чьих-то карманах, выделять не стали. Но на всех картах обозначалось, что дорога — заасфальтирована.

Чахлые деревья и кусты, обступавшие дорогу с обеих сторон и не дававшие ей расползтись, походили на путников, обобранных разбойниками до нитки. На них не сохранилось ни единого листочка. Прикрыться от взоров тех, кто будет ехать по дороге или пролетать над ней, нечем. Придется ждать еще несколько недель, прежде чем на деревьях начнут опять появляться листья. До этого к дороге и не подступишься.