В селе даже вертолетчики не замечали каких-либо перемещений. Они старательно сжигали топливо, наслаждаясь полетом, и вели себя, как детишки, которых воспитатель повел купаться на речку, разрешил забраться в воду, а потом зачитался интересным детективом и забыл о времени. Иногда он посматривал на резвящихся ребятишек, но команды выбраться на берег им не давал, потому что тогда всех придется вести обратно домой, потом кормить, укладывать спать, и книгу он дочитает только вечером, а в ней осталось страниц десять-пятнадцать. Еще несколько минут, и он узнает кто убийца, а если отложить книгу до вечера, он весь изведется от догадок, будет рассеян и у него все будет валиться из рук… чем же сейчас занято руководство, что оно забыло о вертолетчиках?
Лезть в автобусы временные переселенцы категорически отказались. Подумали небось, что их собираются продавать в рабство. Вряд ли причина крылась в том, что их не устраивал комфорт салонов. Они собрались возле автобусов, побросали на землю тюки и сумки, уселись на них и стали ждать дальнейших событий, совсем как на стадионе. Теперь, чтобы сдвинуть их с места, пришлось бы вызывать ОМОНовцев, которые поднаторели в разгоне всевозможных митингов, демонстраций, сидячих забастовок и чувствовали себя в таких случаях более уютно, нежели под обстрелом. Шуму же при этом будет много. Потом хлопот не оберешься. И все из-за того, что у оператора все никак не могли закончиться кассеты. Он с воодушевлением снимал происходящее. Снимать ему не запретишь, пленку — не заберешь. Скандал и порицание мировой общественности, волны от которых докатятся и до России, будет тогда обеспечен. Прежде чем они успокоятся, сюда приедет не одна комиссия, а визит очередного лорда Дрода солдаты не вытерпят, наговорят ему каких-нибудь пакостей, случится новый скандал. Этот процесс станет периодически повторяться, а то и вообще никогда не прекратится.
Отвернувшись от переселенцев, Кондратьев чувствовал, что на него смотрит не одна пара глаз. Ощущение — не из приятных. Но лучше о взглядах этих забыть. Иначе тебя будет постоянно сверлить, как зубная боль, мысль о том, что за тобой постоянно кто-то наблюдает, глаза тогда станут искать в толпе этих наблюдателей.
Праздно сидеть им, конечно, не дадут. Должны понимать, что не циркачи к ним приехали или гладиаторы и представления показывать не собираются. То, что они оказались в лагере на самых лучших местах — неподалеку от сцены и на безопасном расстоянии, — все это временно. Сейчас весь обзор им закрывала бронетехника. Но потом-то она уедет. Посидят, отдохнут — и рассядутся по автобусам. Должны благодарить, что никто не требует покупать билеты. Пока же их взяли в оборот ребята из особого отдела. Всех подряд не расспрашивали. Избери они такую тактику, дело нужно было ставить на конвейер и пригнать сюда еще с десяток следователей. По каким-то только им ведомым причинам, выудив из толпы пяток людей, развели их в разные стороны, так чтобы приватному разговору не мешали, и стали расспрашивать в непринужденной форме: «Что видели? Что слышали? Сколько в селе боевиков? Какое у них оружие? Где они рассредоточены?» Что-что, а развязывать языки они умели, даже не прибегая к длительным допросам с пристрастием и пыткам, а без них своей жизни не могли представить ни инквизиторы Торквемады, ни костоломы Берии.
Но самый жалкий вид был не у беженцев, а у артиллеристов. Привязанные к своим орудиям, как крепостные крестьяне к клочку земли, они и по лагерю-то побродить не могли, а все сидели на ящиках со снарядами, благо тех подвезли так много, что из них впору было городить баррикаду или складывать копию Великой Китайской стены. Хоть будет чем заняться.
Одну за одной они потягивали сигареты, соревнуясь, кто выпустит больше дымных колец. Но запасы сигарет вскоре кончились. Опустевшие и раздавленные сапогами пачки валялись среди окурков. Если артиллеристы не могут захламить землю стреляными гильзами, они захламят ее чем-то другим. Теперь они смотрели по сторонам, надеялись разжиться сигаретами у соседей. Но те, смекнув, что хотят от них артиллеристы, обходили их позиции стороной, делая при этом вид, что очень заняты, погружены в свои мысли и не слышат окриков.
Не дай Бог, кому-то закурить. Артиллеристы тогда не отвяжутся. Но они продолжали сидеть на ящиках возле пушек, прямо как дворовые собаки, которые должны охранять имущество хозяина. Вот только цепей на их шеях почему-то не видно.
Руки у них чешутся поскорее запихнуть снаряд в пушку, отправить его в цель, заткнуть уши ладонями, чтобы не оглохнуть, но ноздри затыкать уже нечем, и они, как токсикоманы, с наслаждением нанюхаются пороха.
Лица их обиженно грустные. Никто не понимает, почему руководство не отдает приказа открыть стрельбу. Возможно, они дожидаются, когда же приедут «чистильщики». Но сразу-то в село их не пустят. Прежде хорошенько вспашут там все снарядами, чтобы у боевиков отпала всякая охота к сопротивлению… «Чистильщиков» все нет и нет. Видать, они подметают какое-то другое селение.
Капитан стал продумывать план предстоящей компании. Однако стоило ему мысленно подобраться к первому дому, как дальнейшие варианты развития событий начинали расти в геометрической прогрессии, так что проанализировать все не мог не только человеческий мозг или персональный компьютер — даже мощнейшие вычислительные машины, занимавшие несколько комнат в Пентагоне, встанут перед проблемой, для решения которой у них не хватит памяти. Они зависнут, испортятся, будут выдавать бред. Это парализует всю деятельность Пентагона. Вот бы подкинуть туда такую задачку.