Локальный конфликт - Страница 21

Командование вело переговоры с боевиками. По крайней мере, пыталось вести. Все понимали, что ни к какому приемлемому результату стороны не придут. Начинать бой ночью — безумие. В село они, может, и вошли бы, но утром, когда станет хоть что-то видно, столкнешься нос к носу с выспавшимися боевиками и придется тогда, приветливо оскалившись, бросаться врукопашную.

Возле гаубиц, их было уже десятка полтора, копошились артиллеристы они оборудовали позиции, раскладывали ящики со снарядами. Артподготовку могли начинать в любую секунду. Во что превратится это чистенькое, недостроенное село после получасового обстрела тяжелыми гаубицами, представить можно очень легко, не прибегая даже к компьютерному моделированию. Оно будет стерто с лица земли, точно где-то поблизости прогремел ядерный взрыв и взрывная волна слизнула все, что было выше полуметра. Радиационный фон только не повысится. Но разгребать завалы волокиты много. Нужны бульдозеры, самосвалы. Где же все это найдешь? Лучше отстроить село заново в каком-то другом, не столь захламленном жизнедеятельностью человека месте. Это — слишком радикальные меры. Логичнее периодически посылать в село снаряд. Скажем, каждые минут десять. С тем чтобы боевики всю ночь не смогли заснуть и наутро были уже сильно измотаны бессонницей. Артиллеристы, так и не дождавшись приказа, выставили охранение возле гаубиц. Стали готовиться ко сну. От пушек своих не отходили, будто ночью кто-то мог их украсть. Но для этого требовалось подогнать мощные тягачи, которые всполошили бы весь лагерь.

Ну, хватит маячить, как живая мишень, дразня снайперов. У кого-нибудь из них отыщется для тебя пуля-другая.

Солдаты пригорюнившись сидели на корточках, прислонившись спинами к каткам БМП. В такой позе долго не просидишь. Ноги затекут, тогда их не разогнешь. Лица отрешенные, глаза, хоть и уставились — у кого на носки своих ботинок, у кого в рыхлый снег, видят они совсем другое. Большинство потягивают сигареты, но вряд ли чувствуют их вкус. Перспективы открываются совсем не радужные. Впору писать завещание. Того, что тешило души солдат Великой Отечественной, рвавшихся идти в атаку непременно коммунистами, солдаты российской армии были лишены. В КПРФ вступить никто им, конечно, не запрещает, да вступай хоть в ультраконсервативную партию. Но от такой демократической свободы выбора никакого успокоения в душе не появлялось. Наоборот, был и сумбур, и неопределенность.

Солдаты, докурив сигареты до фильтра, побросали окурки. Те, шипя, проели в снегу маленькие дырочки, прямо как мыши в сыре.

В первую линию оцепления они не попали. Значит, если не стрясется чего-то сверхординарного, спать на снегу им не придется, бодрствовать всю ночь — тоже. Они натянули палатки. Лагерь стал напоминать городок жертв стихийного бедствия или, что в последнее время стало более актуально, так называемой гуманитарной катастрофы. Срочно оборудовался командный пункт. Это предполагало длительную осаду. Видимо, и назавтра в село соваться не собирались. Боевиков станут брать измором, как в добрые старые времена, когда крепость обкладывали со всех сторон и ждали, когда же ее защитники начнут помирать от голода. Вот только боеприпасами и продуктами боевики, похоже, запаслись впрок, и, чтобы они стали испытывать недостаток и в том и другом, возле села придется толкаться не один месяц.

На командном пункте верховодил генерал-лейтенант Крашевский по прозвищу Бык. Никто не помнил, когда и почему приклеилось к нему это прозвище, но уж точно не за внешний вид и не за некоторую долю упрямства, которой наделила его природа.

Палатки прогревались медленно. Германские медики из организации Ананэрбе, ставившие свои опыты в концлагерях, выяснили, что от холода нет лучшего рецепта, чем женщина. Отечественное мнение в корне отличалось. Лучшее лекарство от холода — горячительный напиток с большим количеством оборотов. Но солдатам пришлось бороться с холодом, закутавшись покрепче в шинели, примостившись к боку товарища и позаботившись о том, чтобы с другого бока тебя тоже подпирал кто-нибудь теплый.

Егерей разбудила вовсе не артиллерийская канонада, которая, по мнению начальства, должна, очевидно, возмещать отсутствие петушиного пения. Их разбудили лучи солнца, пробравшиеся в палатку через грязные пластиковые стекла.

Ночь выдалась теплой. Она прошла спокойно. Утром пахло весной. Снег вскоре должен растаять. Он и так стал уже рыхлым, водянистым, как пропитавшаяся водой губка. Лысые стволы деревьев, уловив приближение весны, начнут обрастать зеленью, помолодеют, сбросят с себя много лет. Боевикам станет легче перемещаться. Они смогут укрываться за густой листвой.

Они пока молчали, похоже, не решив еще, что же им делать дальше, и проявлять инициативу не желали. Будет смешно, если войска снимут осаду и уйдут. Боевикам тогда, наверное, придется мчаться вдогонку и нарываться на неприятности.

Палатку рассчитывали на шесть человек, но в нее набилось вдвое больше людей. То, что в ней тесно, с лихвой компенсировалось теплотой человеческого общения — чувствовать рядом теплый бок товарища гораздо приятнее, чем покусывание холодного воздуха. Через полгода ситуация изменится на противоположную. Надо за это время либо взять село, либо подвезти еще палаток.

Атмосфера в палатке стала сравнима с той, что бывает в натопленной бане — хоть и не так жарко, но зато так же душно. Егеря досматривали последние, судя по безмятежным лицам, самые сладкие сны. Врываться в эти видения рука не поднималась. Но где-то заревел двигатель БМП, и тут же к нему присоединилось еще несколько — совсем как деревенские собаки, которые дружно подхватывают лай одной из своих подружек, потревоженной то ли прохожим, то ли шорохом ветра, то ли страшным сном, и вот уже вся деревня просыпается от перекатывающегося из одного конца в другой собачьего лая. Лагерь начинал просыпаться. Двигатели выполняли роль утренних горнов, дававших команду: «Подъем».